Ночью в темных очках - Страница 63

Ширли Торн двадцать лет провела, отказывая себе в катарсисе: оплакать потерю единственного своего дитяти. Она отказалась от способа, выбранного ее мужем, предпочитая цепляться за надежду. Но вера без награды перерождается, и со временем она сменилась отчаянием, а потом самообманом.

Соня знала, что надо сделать, но колебалась, не в силах решить, исцелит ли она мать Дениз или окончательно столкнет в безумие.

Она снова вернулась в собственную плоть. Реального времени миновала лишь секунда-другая.

– Я не ваша дочь, миссис Торн. Ваша дочь мертва.

Ее слова были спокойны и тверды, как толчок, который она дала разуму своей матери.

Она была внутри ее головы, одетая в черную кожу и маску хирурга. В руке ее блеснул пружинный скальпель. Злокачественная пуповина пульсировала и извивалась, и лениво покачивалась опухоль. Дениз, как воздушный шарик на веревочке.

Убийство это было? Самоубийство? Или что-то вроде аборта? Если так, то на карту поставлена жизнь матери. И на этот раз колебаться нельзя. Скальпель полоснул по жилам, питающим фальшивую Дениз, на ее лице отразилось недоумение, и клон начал таять.

Ширли Торн смотрела на незнакомую женщину с зеркальцами вместо глаз. Она открыла было рот, чтобы отрицать смерть дочери, но что-то ее остановило. В голове вспыхнула раскаленная игла. Что-то судорожно дернулось в мозгу, и показалось, будто слышен голос Дениз:

– Ма-а-а-ама!

Впервые с того дня 1969 года она поняла, что ее дочь мертва, и с этим пониманием нахлынуло невероятное облегчение и невыносимое чувство утраты. Эмоции хлестали и заливали ее как мощные реки, и она зарыдала. Рыдания сотрясали ее хрупкое тело, грозя опрокинуть на пол. Девушка в зеркальных очках протянула руку, чтобы поддержать ее, но миссис Торн съежилась и отпрянула.

– Не трогай ее! – злобно и испуганно крикнул Торн. – Иди от нее! Ты и так уже достаточно натворила.

Он бросился к жене, встав между матерью и дочерью. Миссис Торн ухватилась за его руку, заливая ее слезами.

– Джейк, Джейк! Нашей девочки больше нет! Она погибла, Джейк! Дениз погибла.

У Торна щипало глаза от слез, но он не хотел плакать перед тварью, которая была одета в кожу его дочери.

– Убирайся! – зашипел он. – Убирайся, слышишь?

Соня Блу вышла, не оглянувшись, и ее избитый спутник за ней. Если бы она позволила себе оглянуться на родителей Дениз, она бы увидела, как Торн тянется к телефону.

* * *

Клод не стал набиваться со словами сочувствия – было ясно, что Соня не хочет говорить. И ее можно было понять. Он влип в чужой сон.

Все вокруг казалось все более и более нереальным, и Клод не мог сообразить, тревожит его это или нет. Почти двадцать лет его жизнь вращалась вокруг некоей рутины и в конце концов к этой рутине и свелась.

Из-за своей работы он все больше отдалялся от обычной жизни. Он работал, когда другие спят, и спал, когда другие работают. Часы бодрствования он проводил в одиночестве или в обществе сумасшедших. У него было мало друзей и еще меньше любовниц. В тридцать восемь лет он вполне мог бросить все, что емупринадлежит, и всех, кого он знает, без малейшего сожаления. Ничего не держало его в этом городе, кроме работы, а теперь и ее не стало.

Забавно: три дня назад он был незаметным служащим, застрявшим на тупиковой работе, и достоинств у него было всего лишь аттестат средней школы да библиотечная карточка. Сегодня он причастен к тайнам, ради которых теологи готовы душу продать, он участвует в заговорах и против него строятся заговоры, он заглянул в самые глубины частной жизни богатых и знаменитых. От этого вполне может закружиться голова. Или это от коньяка? Он успел налить себе из запасов Торна. Ему казалось, что главные участники семейной встречи не заметят, а если и заметят, им это все равно.

А может, все это ему приснилось. Такой смеси триллера, мелодрамы и безумия не может быть на самом деле. Но если это и сон, то очень живой. Даже слышен запах выхлопных газов, горячих, как дыхание дракона, от налетающего сзади темного «седана».

* * *

Она была слишком занята своими мыслями, чтобы увидеть опасность до самого последнего момента. Она вспоминала Торна, испуганного старого человека, когда «седан» въехал на тротуар и бросился прямо к ней.

Упершись правой рукой в капот, она взлетела на крышу, не успев даже подумать, что делает. Приземлилась она неудачно и скатилась с крыши, ударившись левым плечом о багажник.

Где Хагерти?

Она вскочила на ноги, оглядывая тротуар в страхе, что добродушная масса Клода раздавлена передними колесами машины. Но нет, санитар успел отпрыгнуть от машины, хотя не так грациозно, как Соня. Он сидел в кювете с несколько оглушенным видом. Из носа у него снова текла кровь, и это почему-то ее напугало.

Дверцы «седана» открылись, выпустив одинакового вида молодых людей в костюмах, галстуках и темных очках. Хагерти засмеялся. Он не сопротивлялся, когда двое ткнули ему в лицо стволами и потащили к машине.

Столько помпы ради бывшего спортсмена, потолстевшего и облысевшего! Кто бы мог подумать?

– А ну назад! Уберите лапы!

Колесники остановились, и по жестам, если не по лицам, было ясно, что они испугались. Другая рвалась ломать кости и рвать ткани. Соня ощутила знакомый прилив адреналина, предвещавший потерю над собой контроля. Она шагнула к безлицым людям, уже почти ощущая на губах их кровь.

Пули пробили у нее в животе дыры, и полые головки разорвались от удара, шпигуя кишки шрапнелью. Она уже сотни раз получала раны, но никогда – такие. Никогда. Соня свалилась ничком на тротуар, торс ее превратился в бесформенную массу крови и внутренностей. Донесся запах разорванных кишок, и только мгновение спустя она поняла, что это ее собственная вонь.